Неточные совпадения
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных
стиховНи женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро
бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
И я мог недоумевать!"), или, что одно и то же, как только приступлю к написанию передовой статьи для"Старейшей Российской Пенкоснимательницы"(статья эта начинается так:"Есть люди, которые не прочь усумниться даже перед такими бесспорными фактами, как, например, судебная реформа и наши всё еще молодые, всё еще неокрепшие, но тем не менее чреватые благими начинаниями земские учреждения"и т. д.), так сейчас, словно
буря, в мою голову вторгаются совсем неподходящие
стихи...
А уж пан захмелел, да во хмелю был крепко сердитый. Услышал, как дворня промеж себя шептаться стала, говорят, что, мол, «Романова правда, загудет скоро
буря», — и осердился. Стукнул чаркой, повел глазами, — все и
стихли.
Так-с… Помните
стихи? А он, мятежный, ищет
бури, как будто в
бурях есть покой…
Движения Ольги были плавны, небрежны; даже можно было заметить в них некоторую принужденность, ей несвойственную, но скоро она забылась; и тогда душевная
буря вылилась наружу; как поэт, в минуту вдохновенного страданья бросая божественные
стихи на бумагу, не чувствует, не помнит их, так и она не знала, что делала, не заботилась о приличии своих движений, и потому-то они обворожили всех зрителей; это было не искусство — но страсть.
Ежова, видимо, сконфузилась наружным спокойствием Шаховского, зная, что это тишина перед
бурей, забыла роль и, когда опять пришлось ей петь, запела
стихи из другой оперы…
Петруха в шубе стоял с своею лошадью посередине двора и говорил, улыбаясь,
стихи из Паульсона. Он говорил: «
Буря с мглою небо скроить, вихри снежные крутять, аж как зверь, она завоить, аж заплачеть как дитё».
Были минуты, когда ветер как будто немного
стихал, но это продолжалось недолго, и как будто для того, чтобы наверстать этот отдых,
буря налетала после этого с удесятеренной силой, еще злее рвала и крутила.
Кто недоволен выходкой моей,
Тот пусть идет в журнальную контору,
С листком в руках, с оравою друзей,
И, веруя их опытному взору,
Печатает анафему, злодей!..
Я кончил… Так! дописана страница.
Лампада гаснет… Есть всему граница —
Наполеонам,
бурям и войнам,
Тем более терпенью и…
стихам,
Которые давно уж не звучали,
И вдруг с пера бог знает как упали!..
Со всех сторон слышались нестройные песни, восклицания, говор, хохот; правда, время от времени их заглушал суровый голос
бури, которая с ревом и свистом пробегала по обвалившимся плетням и лачугам, но тем не менее песни и крики раздавались громче и громче, когда ветер проносился мимо и
буря на минуту
стихала.
И все пропало. В один из последних годов своей жизни он с грустью признавался, что в сердце его, смиренном
бурями, настала лень и тишина [Парафраз строк из стихотворения Пушкина «Чаадаеву» (1824).]. А сколько тяжелого уныния, какого-то сдавленного, покорного горя, например, в этих
стихах, также относящихся к поздней поре пушкинской деятельности...
В этой борьбе прошел час, другой, третий… Эти часы казались веками. Наконец ураган стал
стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное облако, в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют «глазом
бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал в стороне, и молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.
Утром
буря стала
стихать.
Часа через два
буря стала понемногу
стихать. Ветер сделался слабее, и промежутки затишья между порывами стали более удлиненными. Сквозь дымовое отверстие в крыше виднелось темное небо, покрытое тучами. Снег еще падал, но уже чувствовалось влияние другой силы, которая должна была взять верх и успокоить разбушевавшуюся стихию, чтобы восстановить должный порядок на земле.
— Хочешь, я утоплюсь? — спрашивала она Таисию, но или
тих был ее голос, или море заглушало его своим шумом: Таисия не отвечала и, перестав биться, лежала как мертвая. Это темное пятно на песке; это маленькое одинокое тело, мимо которого своим чередом, не замечая его, проходили и ночь, и широкая
буря, и грохот далеких волн, — было ее дочерью, Таисией, Таичкой.
Она взяла со стола книжку и перебросила ее Ивану Павловичу, оставшемуся сидеть на скамейке. Кутайсов, знавший прекрасно французский язык, постоянно репетировал роли со своей ненаглядной Генриеттой. Шевалье увлеклась чтением
стихов и прорепетировала всю свою большую роль. Иван Павлович, забывший о маленькой
буре, был в положительном восторге.